|
Самый счастливый день Светлой памяти моего деда, Солдата Победы, посвящается Гвардии сержант Валька Кондрашов лежал на госпитальной койке в немецком городе Кенигсберге и бредил. За окном всеми красками вовсю бушевала весна сорок пятого года. Весна не могла понять, что происходит с людьми. Они вели себя как-то странно. Последние годы май был какой-то серый, настороженный. Немцы предпочитали не общаться на улицах, тем более не смеялись и не обнимались с незнакомыми, как это делали эти странные русские. И все-таки весна была рада такому поведению людей, их песням, крикам, восторженным взглядам. Она с удовольствием заглядывала своими солнечными лучами в большие окна госпиталя. В огромной больничной палате хирургического отделения было необычайно шумно и оживленно. Ходячие раненые не могли усидеть на месте, смеялись, перекидывались шутками с медсестрами и санитарками. А те почему-то не сердились на такое явное нарушение больничного режима. И даже старый строгий хирург Иван Палыч, ворчливый старик с кустистыми седыми бровями, которого боялись все, от персонала до больных, позволял себе в эти теплые дни подольше задержаться около раненых, перекинуться с ними шуткой. Он переходил своей тяжелой старческой походкой от одного к другому, и морщинистое лицо доктора сияло. И только около Валькиной кровати он опять становился тем самым суровым и хмурым врачом, от которого разбегались все ходячие больные. Иван Палыч присаживался на стул возле кровати, щупал Валькин пульс, слушал сердце и как-то виновато-укоризненно качал головой, мол, что же ты, парнишка, наделал! Затем он сурово и быстро отдавал какие-то распоряжения, и Вальку опять везли в операционную. Надвигалась боль, и сержант в который уже раз падал в черную противную дыру беспамятства. А когда приходил в себя, с недоумением видел больничную палату и всё те же радостные лица бойцов. Голосов он не слышал. Их заглушал неприятный шум морского прибоя, который звучал у него в голове. Этот шум ворвался в его мозг в тот самый момент, когда в танк попал немецкий снаряд. В одно короткое мгновение Валька увидел столб из огня и стали и услышал огромную шумящую морскую волну, накатывающую прямо на него. Правда, моря Валька никогда в своей жизни не видел, но ему казалось, что оно именно так и должно шуметь: глухо, грозно и страшно. Море захлестывало Вальку, било сильными волнами прямо в лицо, ломало кости, не давало воспаленному сознанию зацепиться за что-то другое. Только изредка оно отступало, и тогда сержант с горечью думал о том, как мало успел он сделать. До того самого мгновения, разделившего его жизнь на две неравные части, парнишка всё время мечтал. Мечтал о том, что скоро окончится эта надоевшая всем война. Как мирно все заживут! А самое главное, о чем Валька никогда и никому не рассказал бы, это то, что наконец встретится в жизни та единственная девушка, которая станет для него самой родной, будет ждать его вечерами с работы домой в их собственном доме, которого у него, детдомовца, еще никогда не было, и дом этот будет полон счастья. А еще Валька с нетерпением ждал мая, ведь ему должно было исполниться двадцать лет! Но фашистский снаряд не дал исполниться этим мечтам. Было только море боли, боли и отчаяния... Так проходил час за часом, день за днем. Но однажды море смилостивилось над парнишкой, отхлынуло от его сознания, и Валька увидел, как раненые столпились у окна и зовут кого-то. «Почта пришла», – каким-то шестым армейским чувством понял Валька. Почту всегда ждали с особенным нетерпением, как будто в маленьких затертых конвертиках должно было прийти долгожданное счастье. Вальку эти минуты ожидания почему-то всегда тоже завораживали. Хотя уж он-то знал, что ему писем ждать неоткуда. Детдом, в котором жил мальчишка до сорок третьего, эвакуировали куда-то на восток. А родных у Вальки не было. Но всё равно он всегда с душевной дрожью вслушивался в то, как усталый почтальон неспешно называет фамилии счастливчиков. Но Валькину за всё время ни разу не выкрикнул. Вот и сегодня почтальон хромой усталой походкой вошел в палату. Его тут же обступили возбужденные раненые. Почтальон снисходительно, точно на маленьких, покрикивал на самых нетерпеливых, и всё же четко делал свое дело. Немногочисленные письма быстро нашли своих адресатов. Наступила очередь газет. Каждому хотелось получить свежий номер, ведь это не только информация, но и будущее курево. На фронте каждый боец знает: лучше крепкой самокрутки ничто не согреет в минуту отдыха, и ничто так не поддержит задушевную беседу, как крепкая махорка! Поэтому газеты разошлись по палате моментально. В своем углу Валька с какой-то непонятно откуда взявшейся обидой завистливо поглядывал на товарищей и на дядьку-почтальона. Впервые за многие дни появившееся желание закурить еще больше усиливало эту обиду. На глаза наворачивались мальчишеские горькие слезы. Еще обиднее было то, что их невозможно было скрыть. Тело не повиновалось, болело так, будто снаряд, попавший в танк, вобрал в себя всю боль Вселенной и отдал ее одному Вальке. Почтальон уже направился к выходу. Перед глазами стоял густой туман. И вдруг у самой двери он остановился, обернулся и задумчиво посмотрел на парнишку. Наверное, он прочитал в глазах бойца молчаливую мольбу, после чего тяжело вздохнул и стал рыться в своей видавшей виды сумке. Рылся он мучительно долго. И, наконец, достал из бездонных недр небольшую газету. Почтальон довольно посмотрел на Вальку, тихонько подошел к больничной койке и осторожно вложил газету в забинтованную руку... Прошло довольно много времени, прежде чем юноша смог поднести листок к глазам. Сначала буквы расплывались, прыгали и никак не хотели складываться в слова. И вдруг Валька увидел огромный, во всю страницу, портрет вождя и с волнением прочитал: «С великой победой, ребята!» От волнения у гвардии сержанта перехватило дыхание. Он закрыл глаза, собираясь с мыслями, затем опять осторожно поднес газету к лицу: «Пионерская правда. Четверг, 10 мая 1945 года». И дальше те самые долгожданные слова, которых ждал все долгие четыре года: «Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией». И только тут до Валькиного сознания дошло: победа! ПО-БЕ-ДА! Валька без сил опустил дрожащую руку. Сквозь слезы, брызнувшие из глаз, он как-то совсем по-новому посмотрел на окружающих. Из груди вырывались рыдания, но парнишка впервые не стеснялся своих чувств. Раненые всполошились. Кто-то побежал за доктором, кто-то пытался напоить Вальку водой из огромной жестяной кружки. Сержант пил противно теплую воду, зубы от волнения и слабости стучали о края кружки. А раненые с тревогой и сочувствием смотрели на него. И вдруг все расступились. В палату быстрой грузной походкой вошел Иван Палыч, за ним спешила медсестра. Доктор сурово посмотрел по сторонам, и толпа любопытствующих мгновенно исчезла. Старый хирург быстро осмотрел паренька и впервые вздохнул не укоризненно, а как-то по-домашнему ласково. «Ну что, дружок, выкарабкаемся? Что случилось?» – спросил он у Вальки. А у того не было сил говорить, поэтому он просто молча протянул старику газету. И тот понял. «Да, дружок, победа! Так что давай поскорей выздоравливай. Мы еще с тобой таких дел натворим!» Медсестра наклонилась и что-то прошептала на ухо врачу. У того удивленно поползли вверх брови. «Да ты, дружок, сегодня именинник! Поздравляю!» – с волнением произнес старый доктор. В палате воцарилась полная тишина. Валька испугался: неужели он еще и слух потерял? Но через несколько мгновений воздух взорвался восторженными криками раненых, поздравлениями, радостным смехом. «Ну-ну! – брови доктора сердито хмурились, но и он не смог сдержать улыбку. – Прошу соблюдать полную тишину. Не забывайте, что в палате тяжелораненый!» Иван Палыч наклонился к самому лицу паренька: «Ты уж выздоравливай поскорей, дружок. С днем рождения тебя!» ...Гвардии сержант Валька Кондрашов лежал на госпитальной койке в немецком городе Кенигсберге, сжимая в руке газету. В этот день ему исполнилось двадцать лет. Впереди были еще долгие недели госпитальной жизни, но парнишка был необычайно счастлив. Он понял, что получил подарок, лучше которого нельзя было придумать. Детская газета «Пионерская правда» вернула его к жизни. Эпилог. Со времени окончания войны прошло почти шестьдесят пять лет. Наверное, не осталось в живых уже никого из тех, кто в тот майский день отмечал такой необычный день рождения в далеком немецком городе. Но каждый год в День Победы наша семья собирается за столом, и отец с волнением достает семейную реликвию. Это ставший коричневым от времени, протершийся на сгибах праздничный номер газеты «Пионерская правда» от десятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Я знаю его содержание почти наизусть, и всё же каждый раз с каким-то трепетом читаю текст Акта о военной капитуляции, приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флоту, статью Льва Кассиля «С победой!»... Каждый раз к горлу подкатывает комок, который невозможно проглотить, а сердце переполняют благодарность и гордость. Благодарность моему деду, которого я никогда не видела, и тем сотням тысяч солдат, которые подарили мне этот великий праздник, принесли на землю мир. Гордость за наш народ, сумевший победить фашизм. И я шепчу: «С днем рождения, дедушка! С Днем Победы, солдат!» Юлиана КОНДРАШОВА, 9 класс, пос. Чучково Рязанской области
Таинственная ночь К 60 -летию Победы Коварные штучки Азбука благочестия Смайлик Божья Коровка Живой уголок Письмо Президенту На крючке? Наша редакция |
